Суббота должна пахнуть свободой, кофем и ленью. Моя пахнет тонерами, маслами, пылью от старой техники и вынужденным бегством.
Бегством от самого себя. От тебя, Мари, что живешь в каждом уголке моей разбитой вселенной.
Работа. В субботу. Не от избытка рвения, а от отчаяния. Надо же что-то делать. Забить тишину скрежетом отверток, гудением принтеров, механическим ритуалом разбора-сборки. Погрузить руки в железо, а ум – в последовательность действий: диагностика, замена, сборка, тестирование. Пусть пальцы помнят движения, пусть зрение фокусируется на запчастях, а не на призраке твоего лица в каждом углу офиса. Что-то починил. Принтер ожил, заурчал. Миг удовлетворения – тусклая искра в пепле. Принес кому-то пользу? Наверное. Но это "оживление" чужого железа лишь подчеркивает мертвенность внутри меня. Я чиню механизмы, а кто починит мое сердце, разбитое о камни нашего прошлого?
Пытался заполнить паузы. Включил телевизор. Картинки мелькают, голоса говорят… Фон - бессмысленный, далекий шум. Слова сливаются в какофонию, сюжеты распадаются, не успев сложиться в историю. О чем фильм? Не знаю. Суть передачи? Ускользнула. Потому что между кадрами, между словами ведущих – везде ты. Твоя улыбка на экране чужой радости, твой смех в закадровом смехе. Книга? Пытался читать. Буквы пляшут, строки расплываются. Потому что между строк, в каждом пробеле, в каждом повороте сюжета – опять ты. Герои говорят о любви – я слышу твой голос. Описывают боль – узнаю свою. Книга стала лишь зеркалом, отражающим одно-единственное лицо – твое. Закрыл. Бесполезно.
Лишь одна вещь вырвала меня из этого омута на время. Важная встреча. Дело, тянущееся долгое время, как незаживающая рана. Требовалось все внимание, холодный расчет, четкие аргументы. Собрал волю в кулак. Спрятал боль под маску собранности. Говорил, анализировал, смотрел в глаза собеседнику – видел не их, а цифры, схемы, перспективу решения. И – о чудо! – на пару часов вечера образ твой отступил. Боль притупилась, словно под мощным анестетиком деловой необходимости. Мысли текли ясно, как горный поток. Появилась перспектива закрыть этот долгий вопрос. Миг облегчения? Да. Но не радости. Скорее, усталое удовлетворение путника, нашедшего наконец брод через топкую реку. В этом состоянии не было места тебе – и в этом была его жестокая эффективность и… пустота.
А потом… Потом встреча закончилась. Снял маску. Анестезия отступила. И тишина, наступившая в офисе, взорвалась грохотом возвращающейся реальности. Вернулась ночь. Вернулись стены. Вернулась ты. С удесятеренной силой.
Теперь сижу в тишине. За окном – субботняя ночь, полная чужих огней, чужих встреч, чужих объятий. А у меня – только мысли. Бесконечный, изматывающий монолог души, обращенный к тебе. Перед сном не хочется гасить свет. Потому что в темноте образ твой становится еще ярче, еще неотступнее. Перебираю в памяти осколки "нас": твой смех, твои глаза, наши споры, наши примирения, тепло твоей руки в моей… Это и мука, и единственное спасение. Единственная реальность в этом призрачном существовании.
Засыпать буду с твоим именем на губах, Мариша. С картиной твоего лица под веками. С безнадежной молитвой, чтобы сон снова подарил нам тот двор, то солнце, тот покой… Но даже если не подарит – все равно. Ты здесь. В каждой ночной тени, в каждом биении сердца, в этой невыносимой, всепоглощающей тишине после вынужденной, беглой субботы. Ты – и ночь моя, и боль моя, и единственная причина, почему я еще дышу.
